— А можно...
— Погодь, — поднял вверх сморщенную ладошку старичок, — я еще не закончил. — Петрович выдернул из другого кармана (их в малиновом пиджаке и желтых брюках была пропасть) плотный, Тутой лист, сердито потер его меж ладоней, бормоча что-то типа: — А ведь вчера еще свежий был, зараза! — отодрал от него солидный клок, остальное засунул обратно.
Рубиновые глазки дракона на набалдашнике трости выпучились от возмущения, но Петрович на это не обратил внимания. Насыпав на обрывок нарубленный табак, он деловито свернул самокрутку и подставил гигантскую козью ножку под морду дракона.
— А ну, дыхни.
Дракон в сердцах так дыхнул, что Черномору пришлось нырять под стол, спасаясь от длинной струи пламени. Петрович удовлетворенно зачмокал, раскуривая табак. Голова правителя Незалежной Украины вынырнула обратно, и в нос ей ударили такие ароматы...
— Ап-ап... — Глаза Черномора наполнились слезами. Непривычный к этой чуме цивилизации, он разразился мучительным кашлем. — Это... Кхе! Кхе! Это что за дрянь?
— Да, — согласился с ним Петрович, невозмутимо попыхивая клубами удушливого дыма, — наш само-сад ядреней. Да ты садись, не стесняйся.
Черномор робко присел на краешек кресла и принялся ладонью отгонять дым от лица.
— Значится, так, Ваше Царское Величество, преступника мы споймали. Так что с вас триста мешков согласно уговору.
— Немедленно прикажу выслать! — подскочил Черномор. — Что он сказал?! Где база Кощея?
— Не уполномочен! — Петрович внушительно вздернул самокрутку вверх. — Вот если вы дадите согласие вступить в блок НАТО при нашей миссии ООН...
— Даю! — Черномор не раздумывал ни секунды.
— Угу, — удовлетворенно хмыкнул Петрович, — тогда поступаешь в распоряжение... — Старичок вытащил из очередного кармана записную книжку, развернул ее, пошуршал, подслеповато прищурившись, страницами. — О! В распоряжение Отто Юлиевича Шмидта... — Представитель ООН радостно захихикал, — ну и кликуху себе Ойхо забацал, я бы хрен до такого допер... да, и выдвигаешься… — старик похлопал по карманам малинового пиджака, извлек изрядно помятую бумагу и начал разглаживать ее на столе, — в квадрат Е2 — Е4... Ойхо! Ты чего, ядрена вошь, карту браковану суешь?
— А ты из чего самокрутку крутил, старый ты... — Набалдашник трости поспешно заткнул пасть: старость Ойхо уважал, а потому воспитание не позволило ему продолжить фразу.
Петрович озабоченно пощупал другой карман, вытащил оттуда многократно сложенный газетный лист «Ромодановских вестей», забавно похлопал на него глазами и начал вытряхивать тлеющий табак из самокрутки на стол.
— Словом, вам сюда, — обрадовал он Черномора, прилаживая обгорелый кусок к основному листу. — Где-то Тут ентот квадрат Е2 — Е4 и находится. — Палец старичка ткнулся в обгоревшую проплешину, занимавшую чуть ли не всю верхнюю треть карты. — Еремей тоже туда с войсками идет. Там вас мой помощник встретит.
— Какой помощник?
— Ойхо. Ну вроде все. Покедова. Слышь, помощник, давай назад!
Представитель ООН с легким хлопком исчез, оставив после себя на столе обугленный кусок карты и стойкий аромат гаванской махры.
— Итак, что ты можешь сказать в свое оправдание? — строго спросил Алексей.
Допрос с пристрастием накануне сорвался в связи с тем, что пернатый джигит, находившийся в жутко расстроенных чувствах, потребовал от своего кунака лошадиную дозу сгущенного вина, одним махом, без тоста, опрокинул ее внутрь, чисто по-русски занюхал это дело крылом и вырубился. Вано своего друга будить никому не дал. Уложив его в папаху, заботливо прикрыл уютное гнездышко буркой и всю ночь бдил, охраняя сон кунака. Разбор полетов начался потом. Когда солнце уже высоко стояло над головой.
— Лэчу, — не открывая глаз, начал свой рассказ пернатый джигит, — тэмно. Внизу город ма-а-алэнкиий, да? Ара покачнулся и чуть не упал с плеча друга. Вано заботливо поддержал его, сунул под нос бурдюк, и речь Ары сразу потекла более плавно. — Вижу дэрэво, на дэрэво вэтка, на вэтка клэтка, на клэтка трапка, под трапка птиц. Вах! Какой птиц! Птиц-цвэток, лючший яблок!
… Я вас лублу — чэго же болэ?
Что я могу ещо сказать?
— У-у-у... — Алексей подпер щеку рукой. — Пушкин отдыхает.
— Я тожэ хачу, а мнэ поспать нэ дали! — Ара сердито тряхнул хохолком.
— Что дальше? — поторопил джигита Алексей.
— Что, что! — возмутился попугай. — Нэ панимаэшь, да? Я сразу понял — нэвэст. Нэвэст в клэтка. Золотой клэтка, да? Я тряпка далой, клэтка чик! — Вано с трудом успел отдернуть голову от удалого взмаха крыла кунака. — Вах! Свэтло стало! Кругом крычат: «Жар-птиц с хахалэм улэтаэт!». Я нэвэст в мэшок — обычай такой, да? А тут БАБАХ!!!
— Суду все ясно, — махнул рукой Алеша, — мой гениальный план кражи без взлома потерпел полный крах. Любвеобильный вы народ, грузины. Как-нибудь расскажешь, Вано, где ты подцепил это чудо.
— В Магрибе, — лаконично ответствовал колдун.
— Я так и думал. Попугаи в Грузии гнезда не вьют. Ладно, это все потом. Пока тут некоторые дрыхли без задних ног, их шеф, — Алеша выразительно погладил себя по ежику коротких волос на голове, — думал, шевелил извилинами, работал в поте лица своего, пока не разработал еще один гениальный план.
Васька начал отползать от своего хозяина, которого он лично вскормил молоком; Вано, не спавший всю ночь, вскинул брови, пытаясь сообразить, как шефу удалось работать в поте лица, храпя во всю глотку; а разобиженный пренебрежительным отношением к своей персоне Ара неожиданно ляпнул на чистом русском языке: