Битва аферистов - Страница 17

— Можно, я его зарэжу? — спросил с плеча своего друга Ара, выдергивая кинжал.

Старик дикими глазами посмотрел на пернатого джигита, деловито пробовавшего остроту заточки на волосах кунака. Кинжал был острый. Лезвие смахнуло черную прядь, просвистев рядом с ухом Вано.

— Ара, зачэм тэбэ этот старый, выживший из ума ишак? — начал урезонивать друга колдун, пытаясь засунуть его к себе за пазуху.

Ара активно сопротивлялся:

— Нэт, я хочу его зарэзать!

Мулла взвизгнул и ринулся в сторону шатра. Пробиваться было трудно. Толпа была очень плотная, и, что интересно, она, как и Ара, активно сопротивлялась. Ему ставили подножки, исподтишка давали пинка, смыкались крепкой стеной и к шатру не подпускали.

— Они все знают, — Косьян вздохнул, — но не говорят. А еще их тут не любят.

— За что?

— Да тут народишко школам поклоняется, а эти гады их разбивать заставляют...

— Идала бей, не страсна, — вступил в дискуссию старый круглощекий татарин, притиснутый толпой к команде Алеши, — мы идала палка бьем, када ахота плахой.

— А что страшно? — тут же начал мотать на ус Алексей.

— Чик-чик эта... которая детка делать. Наса улуса чик-чик делай не хосет.

— Обрезание! — дошло до Алеши. — Ну а тут-то сейчас что происходит, зачем столько народу со- гнали?

— Праздник, аднака. Хана Хучума сказала: сначала казнь, потом праздник. Хана Хучума бочка кумыс дает.

— Одну?

— Адна, адна, — закивал татарин.

Алеша посмотрел на море голов.

— Упьетесь. Кого казнят-то?

— Русска батыра...

Алеша ринулся вперед. Его верная команда, усердно работая локтями, копями и клювами, поспешила следом, и, только пробившись в первые ряды, они увидели приговоренных. Царевич Елисей лежал на земле, привязанный за руки и за ноги к четырем коням. Рядом валялся Вервольф Вольфович. Лапы его были намертво прикручены к четырем вбитым в землю колышкам, морда плотно завязана шелковым платком, чтобы не гавкал и не осквернял слух правоверных мусульман и прочих идолопоклонников, не успевших проникнуться духом истинной веры и прелестями «чик-чик». Около него суетился толстый палач, деловито смазывая бараньим жиром гладко оструганный, заостренный с одного конца кол, периодически примеряя его к хвосту главы оппозиции Лысой Горы.

— От, блин! — Мозг Алеши усиленно начал шуршать извилинами. Юноша прекрасно понимал, что шансов справиться со всей этой толпой у него нет, но сдаваться не собирался.

Полог шатра распахнулся, и четыре накачанные фигуры с натугой вынесли на площадь громадный, высокий трон, отделанный резьбой из моржовой кости, малиновым бархатом и золотом. На троне восседала сухонькая, сгорбленная фигурка великого хана Хучума. Как только трон опустился на землю, из-за него неспешно вышел седобородый досточтимый ахун — главный советник хана. Слуги поспешно расстелили у подножия трона ковер, на который он с достоинством и уселся.

Хан махнул ручкой:

— Мурза Чангул, огласи приговор.

Из толпы приближенных вышел еще один седобородый старец в пестром халате, развернул свиток и трубным голосом провозгласил:

— Правоверные! Этот неверный, русский батыр Елисей, четырежды оскорбил нашего великого хана, наместника Аллаха на земле, да продлятся его дни!

— Чьи дни?! Аллаха или хана?! — дерзко выкрикнул Алеша.

— При чем здесь Аллах?! — возмутился мурза. — Хана, конечно!

— А-а-а... — Алеша понимающе кивнул, проверяя, как катана выходит из ножен.

Елисей приподнял голову, посмотрел на брата. Глаза царевича стали круглыми.

— Не надо, уходи, — одними губами, еле слышно прошептал он.

— Вах! — загомонила толпа.

— Четырежды!

— Первое оскорбление, — дождавшись, когда толпа угомонится, продолжил мурза, — залез в его конюшню и попытался украсть любимого коня хана, чистокровного аргамака шибергамских кровей, по преданиям выведенного далекими предками хана из элитных пород арабских скакунов...

— Я так думаю, что из смеси бульдога с носорогом может получиться только Конек-горбунок или дворняжка! — Алеша явно нарывался, игнорируя отчаянные знаки побратима.

Мурза недовольно взглянул на наглеца, однако сдержался и продолжил:

— … но великий хан его прощает!

— Вот это другое дело! — обрадовался Алеша.

Мурза, решив, видать, на реплики Алеши не обращать внимания, поделился сокровенным:

— Сами понимаете, все с этого начинали: и Тимур, и наш великий хан... по молодости...

— Это мы понима-а-аем!

— Да-а-а...

— По молодости-то...

— Второе оскорбление: научил свою собаку таким страшным словам! Она нашему хану такого наговорила! Я даже повторять боюсь! Одно только слово «валюнтаризьм» чего стоит...

— В моем ханстве, — проскрипел Хучум, — попрошу не выражаться!

— Прости, о великий! — Мурза стукнулся лбом о землю. — Вырвалось! Так хочется узнать, что ж это такое — валюнтаризьм?!

Вервольф, придушенно повизгивая, начал извиваться на земле. Ему явно не терпелось пояснить, но мешала повязка, плотно стиснувшая челюсти.

— Продолжай. — Хан недовольно махнул ручкой.

Мурза вскочил и с энтузиазмом заорал во всю глотку:

— Хан и на этот раз его прощает, ибо глуп отрок и неразумен, а потому — что с него взять, тем более с его собаки?! Третье оскорбление: этот русский батыр с одного удара поверг лучшего воина хана, но и это не страшно. Сами знаете, Дебил-оглы всем уже надоел...

— Да!

— А вот четвертое оскорбление самое ужасное... — Мурза сделал многозначительную паузу. Все затихли. — Он узнал великую тайну хана!

— У-у-у!!!

— О-о-о!!!

— Казнить!